Русское военное дело до и после монголов. Триумф степной тактики

Процесс был революционным и практически одномоментным

Если при новгородско-московской войне в битве под Руссой 1456 года сошлись вполне узнаваемые рыцарские дружины (не считая казанских татар в московском войске), то уже дети и внуки этих людей в бою на Шелони 1471 года и в стоянии на Угре 1480 года – это совершенно иная военная сила. Место привычных дружинников в латах заняли не менее узнаваемые, но, на первый взгляд, абсолютно чужие фигуры, практически неотличимые от ордынцев.

И надо отчётливо понимать, что мы восприняли степное вооружение, а вместе с ней и тактику не потому, что старый «русский бой» и рыцарский доспех были плохи или морально устарели. Они стали попросту недоступны, быстро, практически единовременно для всей основной массы русского воинства. Так же это не было результатом волеизъявления единственного человека или группы людей. В средние века целенаправленная реформа таких масштабов была невозможна по чисто экономическим соображениям.

Невозможно было централизовано закупить снаряжение и коней на 10-15 тысяч бойцов. Невозможно было централизованно их обучать и содержать. Следовательно, невозможно было приказать воину сражаться иначе, чем он может себе позволить, иначе, чем он привык и обучен. Он сам обеспечивал себя тем, чем мог и воевал так, как мог. Сюзерен был в состоянии лишь воспользоваться его возможностями и умениями.

Почти мгновенная по историческим меркам трансформация рыцаря-дружинника в легкоконного стрелка – результат колоссального движения общественной материи почти трёхвековой протяжённости. Изменения климата, изменения структуры базового экономического населения, последовавшая в итоге новая агрикультура – именно они породили Московское царство, а вместе с ним и новый тип войска, более многочисленного, сражающегося в абсолютно иной парадигме.

Результаты «поместного верстания» при Иване III не замедлили сказаться. Конечно, испомещение дворян на землю было долгим и крайне неоднозначным процессом. Далеко не вся Русь сразу была охвачена поместной системой. Её распространение и конкретное оформление растянулись на шестьдесят-семьдесят лет.

Но уже в московско-литовской войне 1500-1503 годов действует армия в 12-15 тысяч человек, а на место генерального сражения при Ведроше прибывают корпуса Юрия Захарьина-Кошкина и Данилы Щени до 7-8 тысяч бойцов.

Сейчас эта цифра кажется ничтожной. Но только вдумайтесь: всего полвека прошло с тех пор, как отец Ивана III едва смог выставить на поле под Суздалем 1500 воинов! Тридцать четыре года после боя под Руссой, где до 700-800 новгородцев противостояли не более чем 500-600 москвичам и татарам!

Мы имеем дело не с количественным, но качественным изменением военного дела, прежде всего, в его основе – в системе мобилизации. Уже Смоленск в 1514 году штурмует армия около 12-14 тысяч бойцов, а в неудачной для Москвы битве на Орше сражается до 10-12 тысяч! Отныне войско становится инструментом не только тактического, но и стратегического уровня, просто в силу неизмеримо возросшей численности.

Мобилизация тысяч воинов могла позволить как устойчивую оборону значительной территории, так и вторжение с решительными целями. Всё это мы встречаем в предыдущую эпоху лишь в исключительных случаях, когда высшее напряжение сил всего Северо-Востока Руси в 1380 году смогло поставить в строй не более 10 тысяч дружинников, а скорее – куда меньше, да и то – на весьма короткий срок.

Русское войско стало фактором международной политики всеевропейского, а чуть позже – евразийского значения.

***

Таким образом, только скинув ордынское иго, русские приспособили к делу технологии военного строительства своего недавнего восточного противника. Но и западные образцы оставались востребованными. Об этом мы как раз и поговорим в заключительной части нашего повествования.