19 января 1652 года из Чигирина в Москву выехали послы, отправленные Богданом Хмельницким.
Популярная уже больше трёх лет к западу от Белгорода вариация мифопоэтического трактата Леонида Кучмы «Украина – не Россия» в виде квазипоэтической конструкции «Никогда мы не будем братьями» обычно очень быстро сползает на лихое обобщение «Никогда мы и не были братьями».
Сегодняшнее 365-летие решительной попытки малоросской элиты попроситься домой, под руку русского царя, опровергает мифы современной Украины категорически и однозначно. Но одновременно учит и тому, что даже семейное воссоединение после долгой разлуки – дело непростое и ответственное.
Пригреть ли поджигателей войны, которым некуда деваться
Трижды проклятое в нынешнем Киеве братство вполне могло и не состояться в столь тесном более чем трёхвековом формате, но всё испортил неутомимый искатель воссоединения с Россией Богдан Зиновий Хмельницкий. Будучи злостным сепаратистом и яростным ненавистником европейского выбора в лице законной власти монарха Речи Посполитой Яна II Казимира из шведской династии Ваза, он с 1648 года развязал братоубийственную войну с поляками. Не имея достаточных сил и ресурсов ни для победы, ни тем более для создания хоть сколько-нибудь прочной собственной державности, полковник Войска Запорожского вынужден был тянуться к восточному соседу – где державность уже имелась в готовом виде, убедительная и перспективная.
В Москве манёвры строптивца, аккурат с того же 1648-го норовившего прильнуть к высокой руке его царского величества Алексея Михайловича Тишайшего, встречали с прагматичной настороженностью: обернуться они должны были большой и длинной войной между Россией и Польшей, что, собственно, потом и происходило целых 13 лет (1654 – 1667).

Украинский вопрос был сложен и запутан до крайней невозможности, о чём красочно повествовал Василий Осипович Ключевский: «Ляхи и русские, русские и евреи, католики и униаты, униаты и православные, братства и архиереи, шляхта и поспольство, поспольство и казачество, казачество и мещанство, реестровые казаки и вольная голота, городовое казачество и Запорожье, казацкая старшина и казацкая чернь, наконец, казацкий гетман и казацкая старшина – все эти общественные силы, сталкиваясь и путаясь в своих отношениях, попарно враждовали между собой, и все эти парные вражды, ещё скрытые или уже вскрывшиеся, переплетаясь, затягивали жизнь Малороссии в такой сложный узел, распутать который не мог ни один государственный ум ни в Варшаве, ни в Киеве. Восстание Б. Хмельницкого было попыткой разрубить этот узел казацкой саблей. Трудно сказать, предвидели ли в Москве это восстание и необходимость волей-неволей в него вмешаться».
В Белокаменной с вожделенным для украинской элиты воссоединением не спешили, прекрасно понимая, насколько эта самая элита переимчива и готова при случае переметнуться и к прежним легитимным владельцам из Варшавы, и к крымскому хану, а чуть позже и к королю шведскому. Поэтому посольств и разных дипломатических ухищрений Хмельницкому для достижения собственных целей пришлось посылать немало.
Одним из них и стала миссия, отъехавшая по велению Богдана из его резиденции в Чигирине 19 января 1652 года в составе Ивана Искры, К. Наумова и Д. Иванова. На сей раз ездили в Москву совсем не напрасно. В Посольском приказе 22 марта полтавский полковник Иван Яковлевич Искра (отец Искры Ивана Ивановича, повешенного при Петре вместе с Кочубеем по доносу Мазепы) пророчески заявил, что Войску Запорожскому «опричь царского величества милости детца негде».

За кем наследие Богдана
Обретённое по многочисленным просьбам малороссийских ходатаев братство тяжёлым грузом легло на хрупкие плечи московской политики и дипломатии. Цена переяславских клятв на верность очень скоро сравнялась в цене с современной купюрой в 5 гривен с портретом Хмельницкого. Москвоцентричный и язвительный Ключевский чувствовал это тонко, описывая острые углы воссоединения: «Когда страна уже никуда не годилась, её приняли под свою высокую руку, чтобы превратить правящие Украйнские классы из польских бунтарей в озлобленных московских подданных».
Последствия, если верить Василию Осиповичу, в ближайшей перспективе были скорее негативны: «Московское правительство, присоединив Малороссию, увидело себя в тамошних отношениях, как в тёмном лесу. Зато малороссийский вопрос, так криво поставленный обеими сторонами, затруднил и испортил внешнюю политику Москвы на несколько десятилетий, завязил её в невылазные малороссийские дрязги, раздробил её силы в борьбе с Польшей, заставил её отказаться и от Литвы, и от Белоруссии с Волынью и Подолией и еле-еле дал возможность удержать левобережную Украйну с Киевом на той стороне Днепра».
И «тёмный лес», и «невылазные дрязги» в российско-украинских отношениях благополучно и неотвратимо перекочевали в XXI век. И до, и после 2014 года чудовищно современны высказывания Ключевского о реалиях 360-летней давности: в Москве «плохо понимали внутренние общественные отношения Украйны, да и мало занимались ими, как делом неважным. […] Не понимая друг друга и не доверяя одна другой, обе стороны во взаимных сношениях говорили не то, что думали, и делали то, чего не желали. […] При таком обоюдном непонимании и недоверии обе стороны больно ушиблись об то, чего недоглядели вовремя».

***
Сквозь века пронесла украинская старшина этот алгоритм – в момент, когда «детца негде», отправиться куда-нибудь и поплакаться там в окрестностях высокой руки. И совсем не исключено, что и в Москву приедут скоро. Дело-то привычное и житейское.





