Волховский фронт-2

(Окончание. Начало здесь)

Молодежь

Утро в лагере начинается с команды коменданта, поздравлений именинников и холостого выстрела сорокопятки. Все это, кроме выстрела, конечно, транслируется через репродукторы - точно такие же, у которых люди собирались в войну (опять помог Титберия). А потом по лагерям слышится нестройное «Ураааа!», это в отрядах поздравляют сегодняшних родившихся. Традицию придумала Лена Цунаева, здорово! Самое приятное - когда тебя поздравляют друзья, соратники, боевые товарищи. Их никто не заставляет этого делать, но они же радуются за тебя, целое соревнование устроили, кто первый поздравит. Вообще я люблю нашу молодежь, нашу поисковую, не равнодушную, честную, иногда максималистскую, задающую прямые откровенные вопросы, на которые не всегда сразу-то и ответишь. Они – чистые. От нас зависит, какими они станут, добрыми и светлыми или черными и злыми.

Нужно доверять им, давать им шанс показать себя, зарекомендовать, проявить.

Сегодня отправляли группы на работу, и нужно было назначить старшего группы на Гайтолово из тамбовцев, которые там работают. Леночка Геннадьевна Валатина, их бессменный командир, проводит занятия, назначили молодого парня Мишу Кечина. Я всегда нервничаю, отправляя в поиск рулить взрослыми «матерыми» мужиками молодых, но Миша знает район, и больше некому. Ушли. Вернулись. Сам нашел меня еще до совещания, четкий доклад - что, кто, где, сколько. А вы говорите… Могут, хотят, умеют! Саша Монахова, Ярославская область, мы с ней третью экспедицию, молодая девчонка, командир отряда. Сказал раз, повторять, напоминать не надо. Точно, четко, в срок! Они молодцы, наши ребята. Они достойны тех, за кем сюда пришли. Им надо дать дорогу, поверить в них, они не подведут.

А еще сегодня принесли трех бойцов. С разных точек, но все трое с медалями «За оборону Ленинграда». У меня дома такая от бабушки, Валентины Павловны Ивановой, участника этой обороны и блокады.

Медали с городами, как их называют поисковики, они какие-то конкретные, что ли. «За отвагу» - ты понимаешь, что человек геройский, а что он совершил? А, например, «За оборону Москвы» - и ты представляешь все то, чему свидетелем был этот человек. Ленинград, Москва, Сталинград - понимаешь, знаешь из истории. Трое защитников Ленинграда, все трое в кирасах, все с медалями, тяжелая пехота, на разных краях заболоченного леса. Навсегда в последней своей атаке. Три черных мешка, три разбитые кирасы, три одинаковые медали на столе, имен нет. Стоят пацаны и девчонки с серьезными лицами, они думают об этих людях, думают и запоминают, они будут их помнить… И помнить, ради чего трое солдат остались в этом лесу.

Одна девочка недавно спросила меня: а как вы думаете, теперешняя молодежь смогла бы так же как они, солдаты сороковых, встать на пулеметы ради мира и свободы? Да, Полина, смогла бы! Я вижу вокруг себя сотни неравнодушных глаз, в них и сострадание, и боль, и ненависть. В них жизнь, а не отражение компьютерного файла. Это чистые, живые люди. Такие же, какими были те трое, кто лежит перед нами и чьи медали «За оборону Ленинграда» передо мной на столе!

 

Самолет

Сегодня из Невы подняли обломки самолета Ил-2. Мой дед Лексин Сергей Александрович в годы войны был летчиком, закончил войну в Праге. Летал он не на Ил-2, а на По-2, маленьком самолетике, который из учебного превратился в боевой так как война, все должно воевать, что может, все - и народ, и техника - встало в строй. Дети, женщины и техника, которая никак не приспособлена для войны, тоже встала в строй. Ил - это самолет-солдат, он для войны задумывался, и он стал легендой войны, «черная смерть», «летающий танк» - это немцы о нем. Наш «горбатый» или ласково «Ильюша».

Сегодня из Невы подняли то, что осталось от машины, погибшей в октябре 1941 года, останки летчика извлекли раньше. Но чтобы точно установить его имя, нужен номер двигателя и номер машины, вот за этим и проводили сложную операцию. Помог опять Олег Титберия и его друг Андрей Шпигель. Подъем боевой машины - это всегда событие, народу собралось масса, мы направили на подъем лучших, там нашей работы немного, осмотреть машину, если остались останки и личные вещи, прочитать номер на двигателе и пробить по базе кто вылетел в последний бой.

На Неве вода ушла, и весь берег - одна война. Мины, снаряды и кости, мелкие, крупные - и все это кости наших бойцов, защитников Ленинграда. Пока ждали начала работ, составили несколько протоколов на разрозненные останки - и тут работа нашлась. И вот из воды появился винт, затем двигатель, обломки центроплана, кабины. Моют, моют от ила и водорослей, постоянно связываемся с кораблем, нашли, нет? Нашли - есть номер. Примерный список погибших бортов у нас был - помогли ребята из Татарстана, Илья Прокофьев, признанный специалист по самолетам. Есть имя - старший лейтенант Конобевцев Семен Федорович. Прилетел! Через 74 года ПРИЛЕТЕЛ. Передо мной его планшет, разодранный силой удара, местами подгоревщий в масле и бензине и до сих пор пахнущий им. Бензином войны, запахом войны, подвига и смерти. Сбит зенитной артиллерий, упал в Неву - написано в донесении. Представляю горящую машину, в разрывах зенитных снарядов, а в ушах, как набат, слова из песни Высоцкого: «Он кричал на последок, в самолете сгорая ... Ты живи , ты дотянешь... Доносилось сквозь вой...» На всю жизнь теперь это, ко многим тысячам звуков - это. Это навсегда . Навсегда память о герое-летчике, старшем лейтенанте Семене Конобевцеве. И как икона - фото. Навсегда.

Обломки самолета уедут в музей Битвы за Ленинград, а мы в лагерь, дальше работать.

 

Ямы

В октябре прошлого года, когда мы выезжали на рекогносцировку, мне показали шесть разрытых ям. Ямы были разрыты и слегка присыпаны песком, торчали мелкие кости. Было предположение, что это вскрытое и не обследованное воинское захоронение одной из наших дивизий. Кто это сделал? Есть предположения, но я за руку не ловил, потому надо думать, что делать дальше. Все местные и власти, и общественность извещены, а мы уехали готовиться.

Вернулись почти через год. Ямы стоят вскрытые, только одна выкопана уже! Жестко, без особого разбора, в отвале - ребра, колени, позвонки, советское снаряжение. Крупных останков нет! Кто? Зачем? Почему так варварски? Сообщили в местную администрацию. Необходимо обследование, разбирательство. Решение, наконец, что делать. Ведь ясно же всем, так оставлять нельзя! Это преступление. В глухом лесу, где проехать можно только в сухую погоду, да и то на машине посерьезнее, - разоряемое неизвестное воинское захоронение. Разоряемое, видно, малыми силами или специально потихоньку.

Администрация попросила обследовать захоронение. Есть у нас и силы, и специалисты. Саша Коноплев, самый главный и его ребята из Татарстана. Приехали, день убирали бурелом, пробивали щупами границы погребальных ям, шурфились. Во всех ямах останки, кроме одной, которую вынесли. Куда - непонятно. В каждой яме лежат вповалку, друг на друге, как были замерзшие - так и лежат, в касках, в ботинках, босые, с ремнями и без. В одну из ям после захоронения попал снаряд, каша. Просто в центре ямы каша из осколков костей. Кто это? Наши! Какой дивизии? Какого полка? Как имена этих людей, лежащих посреди дикого леса, во вскрытых чуть присыпанных могилах? Где их родные? Знают ли о них? Приедут ли к ним когда-нибудь по разбитой, непроходимой дороге? Рядом через дорогу новый свежий обелиск с лаконичной надписью: вечная слава, вечная память. Кому, скажите мне, что ли обелиску - память и слава? Кто лежит под ним? Кто приедет сюда поклониться павшим за 20 верст по бездорожью?

Надо - приедут, скажете вы. Да не приедут. Не к кому!  Не знает никто, кто там лежит! Предполагает? Может! Догадывается? Может. Врет и обманывает, выдавая свои мысли и предположения за правду? Может. После первого обследования мы обратились к людям, которые знают эти места, которые называют эти места родными, которые исходили их за десятилетия. Они знали, об этих вскрытых ямах, год знали! Что сделали? Нам ответили копиями каких-то официальных обращений из разряда, мы в курсе, ведем переписку - и ВСЕ! Тишина! А в ямах-то чьи кости растаскивают? Чьи прадеды, деды, отцы в них брошенные лежат? Нет этой информацией они с нами не поделились, затихли в тишине интернета, затаились.

Тогда в дело вступает закон и здравый смысл. На месте захоронения не обозначены. И судя по результатам обследования, которое делалось на ширмачка, не обозначалось никогда. Остатков столбов, ограничивающих и определяющих захоронение нет. Доложили результаты обследования в администрацию. Получили решение Главы и рабочей группы, в которую входят и общественники. Продолжить обследование, согласовать эксгумацию и перенос на доступное для посещения и увековечения место. Продолжили!

Ям 10, людей в них много. Начали слой за слоем расчищать останки. Первый медальон. Солдат 71 СД, январь 1943 года, операция «Искра». Нет нигде у местных краеведов и упоминаний о 71 дивизии. Продолжили работу - и что тут началось, статьи «Гробокопатели», «умненькая девочка» из питерского издания статейку гневную тиснула, она за 3 минуты по фамилии найденного солдата установила, что это захоронение 71 СД и еще за 30 секунд нашла, где оно - и с издевочкой, а вы-де не знали? Знали, милая, и узнали только после того как нашли солдатика и работу начали, а так только гадать могли, мы и все остальные умники и краеведы. Общественники местные возбудились и не местные их поддержали: караул, мол, мародеры приехали, солдат грабят... А где вы, милые, ГОД были, что ямы то не зарыли, что крест не поставили, цена ему 1000 рублей. Денег нет? Или совести? И надо вам все это лишь чтоб себя «великого» увековечить? Болтуны вы, а болтун хуже врага. Вот и продолжили они орать и писать, а ребята работать продолжили.

И стали солдатики отдавать себя в наши руки, в день по 10-15 медальонов и гильз с записками. Ерунда это про поверья, что не заполняли медальоны из суеверия. Как офицер скажу, где был командир на месте, требовал, чтоб солдаты приказы исполняли, проверял наличие медальонов и записок в них, там никакие поверья не работали, там у всех записки. Как у этих бойцов, почти у каждого или капсула или гильза с запиской. Вот уже трое, кто по ОБД без вести пропавшим числится, один вообще в базе не числится, трое в других местах числятся захороненными, где, может, их дети до сих пор с ними разговаривают, а они здесь в ямах в лесу сваленные, раскопанные лежат.

Где девочка «умненькая», за три минуты сквозь экран и километры все определившая и судьбы решившая? Где общественность местная возмущенная? Может, они сыновьям, внукам и правнукам этих солдат доводы свои приведут? Что не нужно было копать и обследовать, не нужно было Память в семьи возвращать, не нужно похоронить по-человечески, в путь последний по обычаям веры и чести воинской салютом проводить. Пишут, проводили их уже товарищи боевые. Что ж, может, и так. Только как было это в двух километрах от передовой? Может, и уронил кто слезу солдатскую одинокую, сам подумал, может, завтра и мой черед. А салют немцы дали прямо по ямам снарядами фугасными. Наш какой салют - позиции выдавать. И ушли они, солдатики, дальше страну свою освобождать. А дивизия через несколько месяцев под Курском в составе Степного фронта Дугу защищала. Там и легли остальные, вряд ли кто потом помнил ямы безвестные в лесу под Питером. Даже схемы захоронений в архиве не осталось. Так что пишут писатели, чтобы себя обелить и увековечить, наплевать им на солдатиков и детей их, у пустых могил с отцами разговаривающими.

А наши ничего, работают две недели от зари до зари. Как? А вот так, каждого по косточке собирают, отдельно описывают, фотографируют, карту антропологи на каждого составляют, рост, пол, возраст, что можно - все определяют. Настя Куренкова, антрополог наш главный, и девчонки ее с ног валятся, в девять приезжают и до ночи глубокой пишут - не статейки, а судьбы солдатские описывают. Писатели пишут: детей, мол, загнали, гробокопательству учат… Нет детей тут, бойцы есть, бойцы поисковых отрядов, которые задачу поставленную выполняют, нельзя здесь неопытным, запутаются. Спецы здесь, лучшие со всей России, из Крыма ребята. Все здесь. А остальные по лесу работают, там молодежь учат, по участкам отрабатывать, неправда в статейках написана, не интересна им правда. А по верхам молодежь наша еще 82 человека, по полям и болотам собрала, но не интересно это писателям, да и Бог им судья, да память солдатская.

И вот что скажу я - и поверьте мне, я всю Россию-матушку объехал с экспедициями, - если бы не ребята с Волховского фронта, еще бы десятилетия стояли бы могилы солдатские у Гонтовой Липки вскрытыми, растащили бы их потихоньку или в лучшем случаи обелиск безымянный еще один в лесу бы вырос, с надписью, что кто-то о чем-то помнит! А мы закончили. Всех разобрали, разложили. Лес за собой вычистили, крест поминальный поставили, табличку о тех. кто лежал здесь поставили, а солдаты к товарищам своим погибшим и внукам живым на воинский мемориал под памятник вернутся, так же, как и лежали, только по-людски, в гробах и под салют! И стоило это две недели труда упорного, банки краски и гвоздей кило! А писатели пишут пусть если совесть не мучает, а их не мучает.