Русские сезоны Теофиля Готье

11 января 1859 года газета "Санкт-Петербургские ведомости" опубликовала заметку, в которой отмечалось: "...для народов существуют общие характеристики; французов называют ветреными, англичан — себялюбивыми, русских — терпеливыми и т.д.; но боже мой, сколько каждый из нас встречал глубокомысленных французов, самоотверженных англичан и крайне нетерпеливых русских <...> Это вступление внушено нам двумя французскими писателями, из которых один недавно гостил в Петербурге, а другой и до сих пор еще живет среди нас <...> Оба они французы, оба писатели, оба, приехав к нам, не знали ни России, ни русских, оба пишут и о русских, и о России, а какая огромная между ними разница! Один нашумел, накричал, написал о нас чуть не целые тома, в которых исказил нашу историю, осмеял гостеприимство, наговорил на нас с три короба самых невероятных небылиц; другой приехал без шума, живет скромно, более, нежели скромно, знакомится с нами исподволь и пишет только о том, что успел изучить основательно..."

Скорее всего, в первом писателе читатель легко узнал Александра Дюма (см.: "Русский мир.ru" № 9–11 за 2023 год, статья "Русский взгляд Александра Дюма"). Второй — это Теофиль Готье, оказавшийся в России примерно в то же время, что и знаменитый коллега.

ОБОЮДНЫЙ ИНТЕРЕС

Как и Дюма, Теофиль Готье (1811–1872) был страстным и любознательным путешественником и побывал во многих странах. Как и Дюма, по мотивам своих путевых заметок он публиковал книги: так появились работы о путешествиях по Бельгии и Голландии, Испании, Италии, странам Востока. Он побывал в Османской империи, и его работа о Константинополе имела огромный успех. Он был в Алжире, Тунисе и Египте, где по заданию Le Journal Officiel присутствовал на открытии Суэцкого канала. Описание его путешествий по России также относится к числу интереснейших путевых заметок.

Но не только жажда путешествий влекла Готье в Россию. Можно сказать, что, как и в случае с Александром Дюма, в нашу страну французский литератор отправился "за длинным рублем": писатель рассчитывал заработать на публикации своих путевых заметок, которые хотел сопроводить художественными альбомами, посвященными русскому искусству (притом что в 1858 году, как раз накануне приезда Готье в Россию, французское правительство подарило писателю особняк в Нейи-сюр-Сен, а сам он стал офицером ордена Почетного легиона. — Прим. авт.). Этот труд должен был состоять из 20 выпусков по 20 листов каждый. Предполагалось, что работа будет издана под высочайшим патронажем русского императора Александра II и его супруги Марии Александровны.

Почему их выбор пал на Теофиля Готье? Дело в том, что Готье помимо прочего был большим знатоком искусства, работал литературным и художественным критиком, вел разделы художественной критики в ведущих парижских изданиях, в том числе Le Moniteur Universel, L’Artiste, La Presse, и, более того, писал статьи о русском искусстве.

По окончании Крымской войны (1853–1856) имперские власти были заинтересованы в формировании позитивного образа России в Западной Европе. Если в предыдущие годы они предпочитали обходиться собственными силами, то теперь, вероятно, решили не пренебрегать услугами иностранных авторов. По замыслу русского правительства издание должно было вызвать интерес европейской публики к художественным сокровищам России. Кандидатура Теофиля Готье была одобрена и французским правительством в лице министра двора Ашиля Фульда, который помимо прочего был членом Академии изящных искусств.

В России Готье побывал дважды. Первое путешествие, ограничившееся посещением Петербурга и Москвы, было весьма продолжительным: писатель выехал из Парижа 15 сентября 1858 года и вернулся домой лишь 27 марта следующего года. Рассказ об этом путешествии был назван "Зима в России". Второе путешествие, в которое Готье отправился вместе с сыном, пришлось на август—октябрь 1861 года и было названо "Лето в России". На этот раз писатель совершил путешествие по Волге: он мечтал посетить Нижегородскую ярмарку.

ГОТЬЕ VS ДЮМА

О том, что русские литераторы и журналисты невзлюбили Дюма и во многом сами наговорили о нем с три короба, мы уже знаем. А к Теофилю Готье они отнеслись совершенно иначе: "Он явился к нам тихо, скромно, без шума, не так, как пресловутый Дюма-отец", — отмечали "Санкт-Петербургские ведомости" в номере от 16 ноября 1858 года.

Итак, оба французских писателя оказались в нашей стране в одно и то же время и видели примерно одно и то же. Как и в случае с очерками Александра Дюма, путевые заметки Готье публиковались во французских газетах и журналах по мере их написания (первый очерк появился 11 октября 1858 года). Как и Дюма, автор работал над ними на месте, а затем отправлял готовый материал в Париж. Очерки, описывающие первое путешествие, печатались с перерывами до начала января 1860 года. Заметки о втором путешествии публиковались в газете Le Moniteur Universel с 31 октября по 12 декабря 1861 года.

Если сравнивать описания Дюма с предшествующей традицией восприятия нашей страны на Западе, то в целом его взгляд доброжелателен и снисходителен, хотя порой он транслирует давно сформировавшиеся мифы. Очерки Готье по сравнению с записками Дюма иные. Если Дюма значительную часть своих наблюдений посвятил русской истории, портретам русских правителей, то в книге Готье совсем нет исторических экскурсов и исторических анекдотов, нет политики как таковой, нет оценок системы власти, нет рассказа об отмене крепостного права, хотя второе его путешествие пришлось как раз на этот важнейший момент отечественной истории.

В центре повествования Александра Дюма — он сам, все вращается вокруг его собственной персоны. В путевых записках Готье автора почти не видно, он выступает в роли рассказчика, который стремится как можно интереснее и подробнее донести до читателей то, что увидел, что его впечатлило, рассказать о том, что, на его взгляд, составляет специфику России.

Несмотря на то, что Дюма и Готье оказались в России в одно и то же время и маршруты их путешествий порой совпадали, оптика восприятия была разной, поэтому увиденное они воспринимали по-разному. Дюма описывает Россию в иронично-снисходительном ключе, в гротескной форме воспроизводя устойчивые стереотипы, что и было подмечено русскими журналистами и литераторами. Готье отправился в Россию с открытым сердцем и с чувством симпатии к стране и ее народу, и это ощущается буквально с первых страниц его очерков.

Приведем лишь некоторые примеры того, как французские путешественники по-разному описывали увиденное. Возьмем самые банальные вещи, допустим, телегу. Дюма, как мы помним, телегу описывал как настоящее орудие пытки для путешественников, для Готье же она являлась весьма удобным средством передвижения: "Я не хотел бы развивать парадоксальную мысль, что телега — это самая приятная повозка. Между тем она показалась мне более переносимой, чем я подозревал. Я без особого труда держался на горизонтальной веревке, несколько смягченной бараньей шкурой".

Дюма, как читатель помнит, даже не стал тратить время на описание цыганок, совершенно не понимая восторгов, которые испытывали по отношению к ним русские. Готье же цыганские песни впечатлили: "Вы не представляете себе, с какой страстью русские слушают цыган. С подобным самозабвением может сравниться только пыл самого виртуоза <...> Меня не удивляет такая страсть — я разделяю ее". Когда, плывя по Волге, он узнал, что Рыбинск славится своей труппой цыган, то без колебаний принял приглашение пойти их послушать. Цыганская музыка, по мнению Готье, "сильно действует даже на самые прозаические по своей сущности натуры и заставляет подпевать даже самого закоренелого обывателя".

Дюма, как мы помним, не нашел ничего примечательного в стерляди, а Готье, вспоминая сцену обеда у графа Монте-Кристо, писал: "Во Франции я жалею об этой утрате, ибо блюдо из стерляди достойно самых тонких гурманов. Один кусочек волжской стерлядки на изящной вилочке стоит путешествия". Называя стерлядь неизвестным в Европе "русским гастрономическим феноменом", он так описывал эту рыбу: "И надо сказать, стерлядь заслуживает своей репутации: это отменная рыба с белым и нежным, может быть, немного жирным мясом, по вкусу напоминающая нечто среднее между корюшкой и миногой. Стерлядь может быть большого размера, но рыбы среднего размера — самые лучшие".

Дюма не понравились ни железные дороги, ни пейзажи за окном, а Готье очень подробно описывает систему отопления в поезде, устройство вагонов и размещение пассажиров. Главное — в поезде ему было тепло и комфортно: "Полные дров печи поддерживают в вагоне температуру пятнадцать-шестнадцать градусов. На стыках окон фетровые валики не пропускают холодный воздух и сохраняют внутреннее тепло. Как видите, в январе вы путешествуете из Санкт-Петербурга в Москву не в такой уж арктически ледяной атмосфере, а ведь одно упоминание об этом холоде заставило бы парижанина вздрогнуть и застучать зубами. Совершив в то же время года путешествие из Бургоса в Вальядолид, вы, безусловно, пострадали бы больше".

Что касается пейзажей, то Теофиля Готье поразили бескрайние белые пространства: "Не было больше ни дорог, ни тропинок, ни рек. Ничто не выделялось, лишь едва различимые во всеобщей белизне повышения и понижения. Я словно находился на мертвой, навсегда скованной вечным холодом планете. Просто отказываешься поверить, что это величайшее нагромождение снега когда-то растает, улетучится или утечет в море с разбухшими волнами рек и что придет весенний день и зазеленеют усеянные цветами ныне бесцветные равнины <...> В этих пустынных краях не видно ни души, ни следа человека, ни звериной тропы. Человек забился за бревна своей избы, зверь — в глубь норы".

Дюма постоянно жаловался на отсутствие кроватей и сообщал, что русские спят где придется. Готье тоже замечал "совершенно азиатское равнодушие к спальным удобствам". Он так описывал путешествие на пароходе пассажиров третьего класса: "В третьем классе палуба была завалена чемоданами и узлами, некуда было ступить, так как повсюду лежали спящие. Русские, как и восточные люди, спят прямо там, где стоят. Скамья, кусок доски, ступенька лестницы, сундук, бухта каната — все подходит. Они спят, просто спиной подперев стенку. Сон приходит к ним в самых неудобных позах".

Однако Готье в России, вероятно, повезло больше, нежели Дюма, и кровати встречались ему гораздо чаще, да вот беда, не хватало простыней: "Мне дали большую, светлую и чистую комнату. В ней заключалось все необходимое для цивилизованного путешественника, если не считать того, что на кровати была лишь одна простыня, а матрац толщиною напоминал скромную галету".

В то же время писатель отмечал, что в русских домах и гостиницах было много диванов, на которых путник мог весьма комфортно отдохнуть: "Но, не будучи из тех, кто вздыхает по поводу своих гостиничных несчастий, я философски завернулся в шубу на широком кожаном диване. Такие диваны повсюду встречаются в России и своим удобством заменяют, а кстати, и объясняют недостатки кроватей. Впрочем, это избавило меня от утреннего одевания, лунатических движений, сонной поспешности, которые я отношу к числу самых больших дорожных неприятностей".

Бог с ними, с кроватями, русских людей писатели тоже воспринимали по-разному! Как мы помним, Дюма именовал гуляющих по парку русских людьми-призраками, на лицах которых не отражалось никаких эмоций. Готье же лица наших соотечественников описывает совершенно иначе. Уже на обратном пути, возвращаясь из России через Кёнигсберг, сравнивая русских с пруссаками, он писал: "Задумчивые, отрешенные, мягкие лица русских сменились строгими, металлически резкими, надутыми лицами пруссаков. Совершенно другая раса".

Даже таможня произвела на французских писателей разное впечатление. Дюма, как мы помним, очень беспокоился о сохранности своих книг. Готье об ужасах таможни не рассказывал. Наоборот. Он так описывал процедуру: "К моему великому удивлению, офицер полиции, совсем молодой человек, обращался к каждому пассажиру на его родном языке и отвечал англичанину по-английски, немцу по-немецки и так далее, ни разу не перепутав национальности <...> Когда настал мой черед, он отдал мне паспорт и сказал с самым чистым парижским произношением: Вас уже давно ждут в Санкт-Петербурге".

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ: МОРОЗ, МУЖИКИ И ДАМЫ

Поскольку Готье оказался в России осенью, начнем с описания русского холода, тем более что холод и мороз — для иностранцев во все времена важнейшие символы России, ее квинтэссенция. Но холод путешественника не пугает, он пишет о нем без всякого ужаса, сообщая о теплых русских жилищах: "В России теплом наделены все. Господа и крестьяне равны перед холодом. Во дворце и в хижине одинаково натоплено. Это вопрос жизни и смерти". Что характерно, Готье неоднократно упоминает о русских как об очень теплолюбивом народе, а не как о привыкших к лютым морозам белых медведях: "Да, русские не то, что о них в суете своей думают люди стран более умеренного климата, если полагают, что, закаленные своим климатом, как белые медведи, русские радуются и снегу, и льду. Это так неверно! Напротив, они очень зябкие и, ограждая себя от малейшей непогоды, принимают меры предосторожности, которыми пренебрегают несведущие иностранцы..."

Готье отмечает: "Как и в Мадриде, здесь бывает легкий ветер, который, возможно, не задует и свечи, но может вполне сдуть человека. Я надевал пальто в Мадриде при восьми градусах тепла, и у меня не было никакого основания не надеть зимнего пальто осенью в Санкт-Петербурге".

Зима и холод — важнейшие атрибуты России в представлениях западных европейцев. Но не менее важный символ — русский "мужик". Теофиль Готье, в отличие от Александра Дюма, весьма тщательно подошел к изучению "мужиков", простой люд интересовал его не меньше, чем аристократия. Вот как он описывает внешний облик людей из простонародья: "Почти все мужики носили поверх широких штанов розовые рубахи и сапоги до колен. Другие, хотя погода была необычайно теплой (10 октября), уже надели тулупы или бараньи полушубки. Тулуп надевается мехом внутрь, и, когда он новый, дубленая кожа имеет довольно приятный для глаза бледно-розовый цвет семги. Он прострочен для красоты и в общем не лишен колорита. Но мужик верен своему тулупу, как араб — бурнусу. Раз надев, он уже его не снимает: это ему и одеяло, и кровать. Он носит тулуп днем и ночью и по всем углам, на всех скамейках и печках, где придется, заваливается в нем спать. Таким образом, эта одежда скоро замусоливается, засаливается, начинает блестеть и принимает цвет битума, который так любят испанские художники, изображая смешные сценки из крестьянской жизни".

При этом, подчеркивает Готье, "не в пример моделям Риберы и Мурильо русский мужик чист под грязными своими лохмотьями, ибо он каждую неделю ходит в баню". Кстати, о чистоплотности русских писал и Дюма.

Особенно Готье был впечатлен контрастом между самобытным видом русских мужиков и прекрасным городом: "Эти люди с длинными волосами и окладистыми бородами, одетые в шкуры животных, привлекают внимание иностранца своей крайней контрастностью с великолепной набережной, откуда со всех сторон видны купола и золотые шпили". При этом он подчеркивает: "Однако не подумайте, что у мужиков дикий и страшный вид. У русских мужиков мягкие, умные лица, а вежливое их обращение должно бы устыдить наших грубиянов-носильщиков".

Конечно, парижский литератор не мог обойти вниманием русских дам. Но если у Дюма мы видим лишь эпизодические упоминания о русских аристократках, встреченных им на банкетах, приемах, в гостях или во время плавания по Волге, то Готье подробно описывает богатых жительниц Петербурга. Прежде всего тех, кого можно было встретить на центральных улицах столицы. "Если венецианки ездят в гондолах, то женщины в Санкт-Петербурге — в каретах. Выходят они разве что сделать несколько шагов по Невскому проспекту. Шляпы и одежда здесь по парижской моде. Голубой цвет, кажется, любимый цвет русских женщин. Он очень идет к их белым лицам и светлым волосам. Об изяществе их фигур невозможно судить, по крайней мере на улице, так как от каблуков до затылка они закутаны в толстые шубы из черного атласа или иногда из шотландских тканей в большую клетку. Кокетство уступает здесь требованиям климата, и самые прехорошенькие ножки без сожаления погружаются в огромную обувь. Андалузки предпочли бы умереть, но в Санкт-Петербурге слово "замерзнуть" все искупает. Эти шубы украшены соболями, сибирскими голубыми песцами и другими мехами, о стоимости которых мы, иностранцы, не можем и подозревать: роскошь в этом отношении немыслимая, и, если суровость неба принуждает женщин надевать на себя бесформенные мешки, будьте покойны, этот мешок будет стоить столько же, сколько стоят самые роскошные туалеты".

Как настоящий мужчина, Готье уделяет пристальное внимание не только одежде, но и чертам лица и особенностям фигуры русских женщин: "На огромном протяжении своих владений Россия вмещает много человеческих рас, и здесь встречаются очень разные типы женской красоты. Между тем можно отметить среди характерных черт крайнюю белизну кожи, серо-голубой цвет глаз, светлые или каштановые волосы, некоторую полноту, происходящую от недостатка упражнений и сидения дома в период семи-восьмимесячной зимы. При взгляде на русских красавиц можно подумать, что это одалиски, которых злой дух Севера держит взаперти в теплицах".

Его поразила малочисленность женщин на улицах Санкт-Петербурга: "Как на Востоке, только мужчины имеют привилегию выходить в город. Это прямо противоположно тому, что вы видите в Германии, где все женское население города постоянно на улице". А еще Готье удивило отсутствие простолюдинок на столичных улицах: "Совсем не видно простых женщин, то ли они живут в деревнях, в имениях хозяев, то ли занимаются домашними работами в городских домах своих господ".

Женщин из простонародья писатель все-таки обнаружил, но они не произвели на него особого впечатления: "Те же, которых вдруг иногда увидишь издали, не отличаются ничем характерным. Завязанный под подбородком платок покрывает и обрамляет их голову, сомнительной чистоты ватное пальто из простой материи нейтрального цвета доходит до середины ноги, и из-под него видна ситцевая юбка с толстыми валенками в деревянных галошах. Они некрасивы, но вид у них грустный и нежный. Их бесцветные глаза не зажигает искра зависти при виде прекрасной, изящно одетой дамы, а кокетство, кажется, вовсе им незнакомо. Они принимают свое приниженное положение, чего у нас не сделает ни одна женщина, как бы низко ни было ее место в жизни". Напомню, Теофиль Готье впервые оказался в России, а русских женщин видел лишь издали, но в данном случае рассуждает как типичный иностранец, который заранее обо всем знает, в том числе о тяжелой доле русских женщин.

СТОЛИЧНЫЙ БЫТ: ЕВРОПЕЙСКИЙ БЛЕСК И ПРИВЫЧКА К КОЧЕВЬЮ

Обрисовав внешний облик русских, Готье переходит к описанию их нравов и быта. Если для Дюма ключевое слово при характеристике русских — "на чай", то Готье выделяет такое правило русских, как пунктуальность: "В России Людовику XIV не понадобилось бы говорить: "Мне чуть было не пришлось ждать!" (король Людовик XIV однажды произнес эту фразу, когда его карета прибыла точно в назначенный час. — Прим. авт.).

Побывав в петербургской квартире, Готье пришел к выводу, что русские "пользуются всеми достижениями английской и французской цивилизации": "На первый взгляд можно подумать, что вы в самом деле находитесь в Вест-Энде или в предместье Сент-Оноре". Однако он добавляет, что "очень скоро местный уклад жизни выдает себя множеством любопытных деталей". Прежде всего это иконы в позолоченных серебряных окладах с прорезями на месте лиц и рук, отражающие свет постоянно горящих перед ними лампад. Иконы, отмечает Готье, "предупреждают вас о том, что вы не в Париже и не в Лондоне, а в православной России, на святой Руси".

Как и Дюма, Готье в очередной раз отмечает невнимание русских к спальному месту, объясняя это их восточными нравами, и это общее мнение иностранцев, как бы автор к России ни относился. Россия для европейцев — восточное государство, соответственно, нравы здесь восточные: "Русские — восточные люди, и даже в высших слоях общества не стремятся к утонченности спального места. Они спят там, где находятся, повсюду, как турки, часто в шубах, на широких диванах, обтянутых зеленой кожей, которые встречаются в каждом углу. Мысль сделать из спальной комнаты нечто вроде святилища не приходит им в голову. Древняя привычка к кочевью как будто не покидает их даже в самой элитарной сфере современной цивилизованной жизни, все изящество и соблазн которой они, однако, прекрасно знают".

Познакомив читателей с внутренним устройством дома, Теофиль Готье переходит к описанию обеда. Но о том, что такое русский обед и русские щи в интерпретации французского писателя, мы расскажем в следующей статье.

Окончание читайте в январском номере журнала "Русский мир.ru" за 2024 год.