"Гром победы, раздавайся!"

Для каждого народа военные победы над противником, особенно противником могущественным, — предмет национальной гордости и славы. Неслучайно победа в Отечественной войне 1812 года стала для России и русского народа важнейшим фактором формирования национального самосознания. Со временем память об этой победе превратилась в часть государственной идеологии. Особенно ярко это проявилось в эпоху правления императора Николая Павловича.

Александровская колонна и торжественное открытие арки Главного штаба, начало строительства храма Христа Спасителя, чествование годовщин Бородинской битвы — все это являлось олицетворением Великой Победы и символизировало мощь и величие России.

ГРОЗА 12-ГО ГОДА

Для императора Николая I Наполеон Бонапарт — фигура знаковая. Взросление будущего государя пришлось на эпоху Наполеоновских войн и Отечественной войны 1812 года, ставшей для него серьезным потрясением. Николая охватил настоящий патриотический подъем. Он вспоминал о своих и брата Михаила чувствах: "Мне минуло уже 16 лет, и отъезд государя (императора Александра I. — Прим. ред.) в армию был для нас двоих ударом жестоким, ибо мы чувствовали сильно, что и в нас бились русские сердца, и душа наша стремилась за ним!"

Он умолял мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну, позволить ему участвовать в сражениях, но напрасно. Все его мысли были только о войне: "Мы остались, но все приняло округ нас другой оборот; всякий помышлял об общем деле; и нам стало легче". Юный Николай пришел в ярость, узнав, что Москва взята французами, но верил в благополучный исход войны. Он даже заключил пари с сестрой Анной, что 1 января 1813 года на территории России не останется ни одного француза. Пари он выиграл. "Я отдала ему серебряный рубль, — писала великая княжна, — и он засунул его под галстук, идя на благодарственный молебен, который служили в Казанском соборе в честь освобождения России". Российское общество и аристократию, воспитанную гувернерами-французами в традициях французской культуры, захлестнула волна патриотизма. Так, художник Орас Верне (см.: "Русский мир.ru" № 8 за 2023 год, статья "Тайная миссия Ораса Верне"), по приглашению императора Николая побывавший в России в 1836 и 1842–1843 годах, в своем письме из Петербурга от 27 марта 1843 года отмечал, что одна знатная дама, тетка графа Виельгорского (вероятно, речь идет о Марии Аполлоновне Волковой. — Прим. авт.), в 1812 году дала обет: если французов прогонят, она будет есть в Великий пост только семь раз. "И пока держит свое обещание". Правда, Верне изумляло, что "по четвергам, в сии дни обжорства, эта женщина съедает такие порции, которые уморили бы любого лимузенца; она могла бы проглотить и кита вместе с Ионой...".

В 1813 году Николаю исполнилось 17 лет, и он ждал своего часа, чтобы мать разрешила ему отправиться "на войну". Только в начале 1814 года, когда конец военных действий стал очевиден, Мария Федоровна дала свое согласие на поездку сыновей, Николая и Михаила, в действующую армию. О том, что Париж взят, братья узнали в Швейцарии: император Александр I категорически запретил братьям направляться в Париж. Потрясение от "опоздания на войну" осталось у Николая на всю жизнь. "Хотя сему уже прошло 18 лет, — напишет он в 1830-е годы, — но живо еще во мне то чувство грусти, которое тогда нами овладевало, и ввек не изгладится". Но в Париже он все-таки оказался. В конце первого письма "любезной Маминьке" из французской столицы стоит не просто "Париж", а "наконец-то Париж!".

Во время "Ста дней", казалось бы, Николаю выпал шанс отличиться. Однако на войну братья снова опоздали: Наполеон был разгромлен при Ватерлоо, отрекся от престола и был сослан на остров Святой Елены. А Николай во второй раз оказался в Париже, пробыв там на сей раз два месяца.

ДВА ОБРАЗА НАПОЛЕОНА

Победа над Наполеоном стала для Николая Павловича настоящим стимулом, укрепила его во многом мессианское сознание, его веру в собственное предназначение. При этом он всегда уважительно отзывался о Наполеоне как о достойном военном противнике и сильном политике. По словам французского дипломата барона Поля де Бургоэна, в 1828–1832 годах являвшегося поверенным в делах Франции в России, "Наполеон был в глазах императора типом необходимой и энергичной власти, чтоб укротить неповиновение народов в нашем веке". В кабинете Николая I на рабочем столе находилось бронзовое пресс-папье, изображавшее императора французов. Однажды, непосредственно после Июльской революции 1830 года, в ходе очень живых прений с послом Франции герцогом Мортемаром император Николай указал тому на пресс-папье со словами: "Вот кто умел управлять вами".

А вот супруга Николая, императрица Александра Федоровна, всем сердцем ненавидела Наполеона. Ее фрейлина Александра Осиповна Смирнова-Россет писала, что императрица "ненавидит, когда говорят о Наполеоне; относительно него у нее остались самые ужасные воспоминания". Дело в том, что Александра Федоровна, до замужества — принцесса Фредерика Шарлотта Вильгельмина, дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III и его супруги королевы Луизы, еще в детстве испытала ужасы войны. После того как 27 октября 1806 года Наполеон с триумфом вступил в Берлин, прусская королевская семья была вынуждена отправиться в Кёнигсберг. Когда же Наполеон со своей армией вышел к столице Восточной Пруссии, тяжело больная королева Луиза с маленькими детьми в мороз и метель по Куршской косе бежала в Мемель (ныне — Клайпеда). Будущая российская императрица живо помнила свое пребывание в старом замке, когда по бедности там не могли топить камин, а она должна была носить всю зиму летние ситцевые платья, старую соломенную шляпу и красный платок; под ноги детям и в их кровати клали горячие кирпичи. Принцесса Шарлотта, как и ее брат Вильгельм, боготворила мать, поэтому не могла простить "корсиканскому чудовищу" детские переживания.

ПРОСЛАВЛЕНИЕ ПОБЕД

Николай Павлович всегда помнил о победе над Наполеоном, а взойдя в 1825 году на трон, сделал все возможное для ее прославления. Если во Франции в это время формируется культ Наполеона, то в России увековечивается победа над ним.

Уже спустя полгода после начала царствования Николай I занялся перестройкой Военной галереи 1812 года в Зимнем дворце, начало которой было положено еще при Александре I. Зал, в котором разместилась галерея, был спроектирован знаменитым архитектором Карлом Росси и строился с июня по ноябрь 1826 года. Он заменил несколько маленьких комнат в середине главного блока Зимнего дворца — между Белым залом и Большим Тронным залом, в нескольких шагах от дворцовой церкви. Торжественная церемония открытия галереи состоялась 25 декабря 1826 (6 января 1827) года.

При императоре Николае была проведена реконструкция Нарвских триумфальных ворот. Изначально они были построены на Нарвской заставе, на границе города вблизи Обводного канала. Причем их возвели в 1814 году по проекту Джакомо Кваренги буквально за один месяц для встречи русских войск, возвращавшихся из Европы. Однако выполненные из дерева и алебастра, ворота быстро пришли в негодность. Став государем, Николай Павлович принял решение о постройке новых, каменных ворот на берегу реки Таракановки немного южнее прежнего места. Архитектор Василий Стасов в целом сохранил замысел Кваренги, и 26 августа (7 сентября) 1827 года, в годовщину Бородинского сражения, был заложен первый камень.

Николай Павлович продолжил строительство здания Главного штаба, начатое в 1819 году также по проекту Карла Росси. 12 (24) октября 1828 года была торжественно открыта арка Главного штаба, которая задумывалась как главный и завершающий монумент, посвященный Отечественной войне 1812 года.

АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ СТОЛП

Спустя шесть лет, 17 (29) августа 1834 года, в присутствии императорской семьи состоялось торжественное открытие Нарвских триумфальных ворот. А спустя две недели, 30 августа (11 сентября), произошло, пожалуй, главное событие: открытие Александровской колонны — самого грандиозного памятника, прославлявшего царствование Александра Благословенного. Автором монумента стал французский архитектор Огюст Рикар Монферран. С 1816 года он связал свою судьбу с Россией, при содействии своего соотечественника Августина Бетанкура получил должность придворного архитектора и приступил к работе по перестройке Исаакиевского собора. А когда в 1829 году император Николай объявил конкурс на проект памятника "незабвенному брату" Александру I, Август Августович, как стали называть архитектора на русский манер, представил проект колоссального обелиска. Император же приказал заменить обелиск колонной.

Колонна Монферрана превзошла по масштабам зарубежные аналоги. В записке архитектора Николаю I отмечалось, что Александровская колонна выше, чем Помпеева в Александрии, Антонина Пия и Траяна в Риме и Вандомская в Париже, прославляющая победы Наполеона. 30 августа (11 сентября) 1832 года менее чем за два часа колонна была воздвигнута на пьедестал с помощью 400 строителей и 2 тысяч солдат, ветеранов войны с Наполеоном, которые явились на эту церемонию при полном параде и со всеми наградами. Поздравляя Монферрана, Николай Павлович сказал: "Монферран, вы себя обессмертили".

Торжественное открытие монумента, который венчает фигура ангела, выполненная скульптором Борисом Орловским, состоялось спустя два года "в присутствии государя, царской фамилии, многих русских и иностранных вельмож". День был выбран неслучайно: со времен Петра I 30 августа отмечалось как день памяти святого благоверного князя Александра Невского, небесного покровителя Санкт-Петербурга. Именно в этот день мощи Александра Невского были перенесены из Владимира в Петербург.

Открытие колонны сопровождалось торжественным богослужением у ее основания, в котором принимали участие коленопреклоненные войска и сам государь. Эта религиозная церемония также отсылала к историческому молебну русских войск в Париже в день православной Пасхи 29 марта (10 апреля) 1814 года. Потом на площади перед Александровской колонной был проведен военный парад, в котором участвовало около 100 тысяч человек, в том числе полки, отличившиеся в войне 1812 года.

Поэт Василий Жуковский вспоминал: "...никакое перо не может описать величия той минуты, когда по трем пушечным выстрелам вдруг из всех улиц, как будто из земли рожденные, стройными громадами, с барабанным громом, под звуки Парижского марша пошли колонны русского войска <...> Два часа продолжалось сие великолепное, единственное в мире зрелище <...> Вечером долго по улицам освещенного города бродили шумные толпы, наконец, освещение угасло, улицы опустели, на безлюдной площади остался величественный колосс один со своим часовым".

"ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ БОЛЕЗНЬ" МАРШАЛА МЕЗОНА

Члены дипломатического корпуса также были приглашены на эту торжественную церемонию. Однако посол Франции маршал Николя Жозеф Мезон не явился. Присутствие на праздновании поражения своей страны в войне с Россией для старого вояки, ветерана Наполеоновских войн, было невыносимой мукой.

Вероятно, маршал Мезон долгое время искренне полагал, что колонна, воздвигаемая на Дворцовой площади, будет просто памятником покойному императору Александру, лишенным какой-либо военно-политической подоплеки. Французский посол не догадывался, что Николай I еще на стадии утверждения проекта Монферрана внес свои коррективы в замысел архитектора, став, по существу, его соавтором. Об этом Мезону сообщил сам Монферран, спешно вызванный для разъяснений в посольство Франции.

К слову сказать, за две недели до открытия колонны маршал смог уклониться от присутствия на открытии Нарвских триумфальных ворот. Тогда он срочно выехал в Москву, где провел несколько дней. А на церемонии открытия колонны не присутствовал якобы по причине недавно им полученной и обострившейся травмы. Мезон действительно упал с лошади, сопровождая на маневрах императора Николая, так что предлог для "дипломатической болезни" был найден.

Отсутствие французского посла не осталось незамеченным, породив множество слухов и домыслов. Не то чтобы именно это стало причиной его отставки, но в 1835 году король Луи-Филипп направил в Петербург нового дипломата, теперь штатского — барона Проспера де Баранта.

Будучи предельно любезным с дипломатическим представителем ненавистного ему короля Луи-Филиппа, император Николай Павлович не упускал возможности продемонстрировать барону де Баранту чувство гордости за победы, одержанные над Наполеоном. Государь очень любил приглашать иностранных дипломатов на военные маневры и смотры. В середине июля 1836 года Барант присутствовал на организованном в Кронштадте смотре 26 трехпалубных кораблей. Изучая список судов, французский посол сразу обратил внимание на характерную деталь: большинство из них были названы в честь побед, одержанных русскими над французами. Император, видя, как внимательно французский дипломат изучает список, подошел к нему и дружелюбно сказал: "Я думаю, вам еще сложно бегло читать по-русски, давайте-ка я вам помогу". Первым значился корабль с гордым названием "Березина". Николай Павлович, как бы пытаясь сгладить впечатление, поспешил успокоить посла, заметив: "В ваших эскадрах есть "Аустерлиц" и "Фридланд"; все гордятся воспоминаниями о военной славе. Все это очень просто". "Это свойственно всем нациям, государь, — ответил Барант, — и мы также умеем чтить память о наших победах". Хотя колкий подтекст этого разговора был очевиден, дипломат в своем донесении во Францию сделал все-таки вывод, что в словах императора не было "ничего ранящего".

При этом увековечивание памяти о победах над Наполеоном вполне сочеталось в России с культом самого Наполеона Бонапарта. Все мы знаем об увлечении Наполеоном отечественной интеллектуальной элиты. К такому же выводу пришел и барон де Барант, вращаясь в придворном обществе. Он писал: "Бутики и салоны наполнились портретами Наполеона, гравюрами с изображениями его сражений, всем тем, что связано с его именем. Культ его гения находит здесь еще больше почитателей, чем во Франции. Начиная с императора и заканчивая простым офицером, все говорят о нем только с восхищением".

Чувство враждебности к врагу, который пошел на Русь огнем и мечом, в нашей стране быстро прошло, и это особенно поражало иностранцев. Так, француз Эмиль Дюпре де Сен-Мор, который в 1819–1824 годах проживал в Петербурге, а зимой 1820/21 года оказался в Москве, был впечатлен тем, что в душах русских людей не было ненависти по отношению к Наполеону и французам: "Московиты все забыли; француз является желанным гостем под этими восстановленными крышами и в этих дворцах, где великолепие заменило траур и отчаяние". Для него было чудом, как быстро москвичи смогли возродить свой город буквально из пепла! Что касается объяснения такого отношения к французам, то Дюпре де Сен-Мор делает его в духе Макиавелли: "Люди хранят воспоминания о долгом гнете, но пронесшаяся буря вскоре исчезает из их мыслей". А может быть, дело было и в великодушии русского народа.

"НЕДАРОМ ПОМНИТ ВСЯ РОССИЯ ПРО ДЕНЬ БОРОДИНА"

В 1837 году в России праздновалось 25-летие Бородинской битвы. В этом году Михаил Лермонтов написал самое знаменитое стихотворение об этом сражении, а в Москве было возобновлено строительство второго храма Христа Спасителя. Строительство первого храма было начато еще при Александре I. 25 декабря 1812 года, когда последние наполеоновские солдаты покинули территорию России, император Александр подписал Высочайший манифест о построении храма в Москве. Он задумывался как коллективный кенотаф воинов Русской армии, погибших в войне с Наполеоном, а на его стенах предполагалось начертать имена офицеров, павших в Отечественной войне и Заграничных походах. 12 октября 1817 года, в пятилетнюю годовщину отступления французов из Москвы, в присутствии Александра I на Воробьевых горах был заложен камень храма по проекту Александра Витберга. Однако по восшествии на престол Николая I строительство пришлось остановить. По официальной версии, это было сделано по причине недостаточной надежности почвы; по неофициальной — из-за растрат. Новый храм решили строить недалеко от Кремля, на берегу Москвы-реки, там, где прежде стоял Алексеевский монастырь.

Летом 1837 года началась укладка и укрепление фундамента будущего храма на выбранном месте, а 29 августа (10 сентября) 1839 года в присутствии императора Николая I, великих князей Александра Николаевича и Михаила Павловича состоялась церемония торжественной закладки, которую возглавил митрополит Московский и Коломенский Филарет. Строительство второго храма велось по проекту Константина Тона. Как известно, император Николай делал ставку на "импортозамещение", стремясь противопоставить европейским веяниям исконно русские начала, и архитектор это учел при строительстве храма, который создавался с опорой на традиции русской средневековой архитектуры. Его строительство продолжалось почти 44 года.

В наследство от старшего брата Николаю I досталось и увековечивание памяти героев войны 1812 года генерал-фельдмаршалов Михаила Кутузова и Михаила Барклая-де-Толли. Еще в 1818-м императором Александром был издан рескрипт о проведении конкурса на создание памятника, однако скульпторы Императорской Академии художеств отказывались от участия в нем. Связано это было с тем, что обязательным условием было изобразить военачальников в современных военных мундирах, а не в туниках или античных мантиях, как тогда было принято. Поэтому даже спустя полгода после открытия конкурса не было представлено ни одного эскиза. Тогда модели памятников поручили изготовить немецкому скульптору Эдуарду Лауницу, но его работа не была принята, поскольку автору не удалось создать убедительный образ русских полководцев. В результате уже император Николай I в 1829 году во исполнение воли брата организовал конкурс на создание памятников Кутузову и Барклаю-де-Толли. В нем приняли участие вызванные из Рима скульпторы Борис Орловский и Самуил Гальберг. Выбор пал на эскиз Орловского, и в январе 1830 года он начал работу над памятниками. Торжественная церемония открытия состоялась 25 декабря 1837 года в честь 25-й годовщины победы в Отечественной войне. На церемонии присутствовала вся императорская семья и многие именитые особы. Через несколько дней памятникам были отданы воинские почести.

"В БОРОДИНО БУДУТ ЕЗДИТЬ ВСЕ ТЕ, КОИМ ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ ДОРОГИ"

Эти слова принадлежат Николаю Павловичу. В1839 году, в ознаменование 25-летия вступления русских войск в Париж, император, не успевший сразиться с Наполеоном на поле боя, провел грандиозную реконструкцию Бородинского сражения.

В рамках празднования состоялось освящение Главного монумента на батарее Раевского, подле которого была устроена могила героя Бородина — Петра Багратиона, а у подножия батареи был устроен музей битвы. С 28 августа (9 сентября) начались маневры, а в одной из атак русской тяжелой кавалерии против "французской" конницы принял участие сам император Николай. Его по праву можно считать первым реконструктором. В день битвы государь произнес перед войсками приказ: "Ребята! Пред вами памятник, свидетельствующий о славном подвиге ваших товарищей! Здесь, на этом самом месте, за 27 лет перед сим надменный враг возмечтал победить русское войско, стоявшее за Веру, Царя и Отечество! Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана разметаны кости дерзких пришельцев — и мы вошли в Париж. Теперь настало время воздать славу великому делу..."

Слова императора серьезно насторожили членов дипломатического корпуса, особенно тех, кто остался в столице. Приказ, обращенный к славному прошлому, в условиях активизации русофобских настроений в Европе был воспринят там едва ли не как угроза. Вот как описывал свое впечатление барон де Барант: "Общество смотрит с удивлением, осуждением и печалью на поступок, который может иметь очень серьезные последствия, ибо вызовет большое раздражение во Франции. Все те члены дипломатического корпуса, которые остались в Петербурге, сожалеют об этом происшествии, которое может нарушить отношения двух держав и осложнить и без того непростое положение дел".

Спустя несколько лет Наполеон Бонапарт вновь связал судьбы России и Франции: в 1846 году на север России, в Карелию, французские власти снарядили экспедицию во главе с Луи-Антуаном Леузон Ле Дюком за камнем для саркофага Наполеона. Император Николай I распорядился, чтобы французам было оказано всяческое содействие, а налог за разработку и добычу "русского порфира" (в России этот камень, метаморфизованный песчаник, именуют "шокшинским кварцитом". — Прим. авт.) не взимался. Французский путешественник вложил в уста Николая I такие слова: "Какая судьба! Пожаром нашей древней святой столицы мы нанесли первый смертельный удар этому человеку, а теперь к нам пришли просить о могиле для него!"

***

К середине века, особенно после революций 1848–1849 годов, авторитет Николая I в Европе был как никогда высок. Его даже сравнивали с Наполеоном Бонапартом. Однако успехи России и рост ее влияния вызывали зависть и раздражение в Западной Европе, что в итоге привело к Крымской войне. И уже сын Николая Павловича, император Александр II, писал князю Михаилу Дмитриевичу Горчакову 2 (14) сентября 1855 года, спустя несколько дней после окончания героической обороны Севастополя, когда русским войскам пришлось оставить город: "Не унывайте, а вспомните 1812-й год и уповайте на Бога. <...> Два года после пожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же русские и с нами Бог".

Воспоминания о "грозе 1812 года" и победе в Отечественной войне до сих пор являются одной из скреп нашей национальной памяти. И сейчас мы так же верим: "Мы те же русские и с нами Бог".